Михеева Тамара Витальевна

Тексты произведений

Михеева, Т. В. Асино лето / Т. В. Михеева. — Челябинск: ООО "Алим", Изд-во Марины Волковой, 2008. — 182 с.

История о том, как обыкновенная девочка стала волшебницей. А еще о том, что каждый из нас способен творить чудеса.

История первая. Васька. Ночные разговоры

Я читала. В открытое окно лился свет огромной, почти полной луны и фонарей. Фонари стояли у каждого корпуса, высокие, старинные, в чугунных наколпачниках, они делали лагерь похожим на старый город. Больше ничего особенного в этом лагере и не было. От фонарей и луны было светло, и я не зажигала в холле свет. Три часа ночи. Лень читать и спать охота. Сбежать, что ли, с дежурства? Все равно они давно уже спят.

Будто в ответ на мою смелую мысль на мальчишеской половине скрипнула дверь и зашлепали босые ноги. Силуэт с растрепанной шевелюрой не узнать было невозможно.

— Далеко собрался, Василий? — поинтересовалась я. Васькина тень на стене дернулась, но он, видимо, тут же понял, что сбегать — себе дороже, прятаться — бесполезно. Да и зачем? Началась наша привычная игра. Васька вздохнул и соврал:

— А я это... в туалет.

— Не кричи, — попросила я. — А что, ваш туалет не работает? Я знала, что там все в порядке, и Василий это тоже знал.

— Ну, Ма-а-аша... я время хотел посмотреть, а там темно.

"Ну-ну,— мысленно покачала я головой, — не умеешь врать, Васенька!"

— Иди сюда.

— А чего? — ощетинился тут же Васька.

— Да ничего. Я тоже время посмотрю. Мои остановились.

Васька засопел, пряча руку за спину, и пробормотал, почти сдаваясь:

— А мои тоже... ну... тоже сломались.

— Вася, тебя в школе учили, что врать нехорошо?

— Не-а, — дурашливо ответил он и подошел. Чует, нахаленок, что опасность миновала.

— Садись, — сказала я, закрывая окно. Простудится еще, вон какой разгоряченный ото сна. — Не спится?

— Бессонница, — смешно, по-взрослому вздохнул Васька. Попытался пригладить вихры, но безуспешно. Волосы у Васьки черные, кудрявые. За первую смену оброс. Я ему говорила, чтобы постригся, но он и на вторую смену приехал лохматым. Заявил сразу:

— А я теперь в твой отряд пойду!

Нельзя сказать, чтобы я обрадовалась и от счастья делала сальто-мортале. Всю первую смену, когда я работала на самом младшем отряде, Васька ходил за мной по пятам, все норовил помочь и пытался быть пай-мальчиком (особенно если я посмотрю построже), но характер у него все-таки не сахар, а темперамент такой, что хватило бы на десять мальчишек. Поэтому к Васькиному заявлению я отнеслась настороженно: одно дело, когда этот чертенок приходит в гости и за него ни отвечать не надо, ни спать укладывать, и совсем другое, когда он у тебя в отряде. Но все-таки Васька — это Васька, и с самых первых дней у нас с ним сложились самые полюбовные отношения. Он, правда, грустил поначалу, а однажды спросил меня:

— Маша, а почему та девочка не приехала? Ну, у тебя в отряде была, Ленка. Помнишь?

Ленка как Ленка. Семилетняя девчушка с глазами-смородинками.

— У нее глаза грустные, — сказал Васька серьезно, — может, ее обижает кто?

— Да нет, — пожала я плечами. Сдалась ему эта Ленка!

— Я бы ее нарисовал, если б умел. Знаешь как? В красном сарафане и косыночке.

Васька — человек интересный. Он не боялся насмешек, обидчиков бил, а если считал их недостойными противниками (девчонок, например), то просто игнорировал. Щурил синие глаза и презрительно хмыкал. Он вообще-то бывает разным: то насмешливо-независимым, то бешеным — не угонишься, то капризным, то угрюмым, то задумчивым (просто юный Пушкин!), то таким, как сейчас — взъерошенным и доверчивым. Сел по-турецки на высокий пуфик, зябко передернул плечами. Я молча бросила ему свою куртку, он молча накинул ее на плечи, чуточку улыбнулся и посмотрел из-под черного чуба волос. Я знала, что если отправить сейчас Ваську спать, то он весь отряд перебудит. Уж лучше пусть сидит здесь, у меня на глазах. Мы с Васькой часто разговаривали по ночам. Обо всем на свете. Я любила его слушать. Васька рассказывал про свою собаку, которая бабушку слушается больше, чем его, про то, как он сломал чужой велосипед и от бабушки ему влетело, про то, как они с дворовыми мальчишками строили мостик через широкий ручей в овраге и про то, кем он хочет стать, когда вырастет. А стать Васька хотел:

— Этим... ну, как его... мне бабушка говорила, только я забыл. Ну, понимаешь, Маша, они ходят по всей земле и смотрят, где какие моря расположены, реки, горы, ну, и пустыни тоже... А потом рисуют карты.

— У тебя получится, — сказала я.

— Да? — он сощурил левый глаз, сверкнул синей искрой и облегченно вздохнул, будто я благословила его на трудный путь.

А еще у Васьки получилось бы быть вожатым. В первой смене мне даже говорили, что у нас четыре взрослых на отряде: вожатый, воспитатель, физрук и Васька. Его вожатая то обиженно жаловалась, что Васенька все для моего отряда сделает, а для своего не допросишься, то облегченно вздыхала:

— Зато не надо волноваться, если долго нет. Всех мальчишек у речки или в лесу ищешь, а Васю в 15 отряде!

— И чего он к нам прилип? — недоумевал наш физрук Костя.

Я тоже недоумевала, пока однажды Васька не сказал:

— А ты на мою маму похожа.

Сказал, соскочил с качелей и ушел насвистывая. Мама у Васьки была геологом и погибла в одной экспедиции. Это знали все вожатые. И отец у Васьки тоже геолог, вечно в разъездах. Его отец — цыган. От него, видимо, Василию и достались копна черных волос, и страсть к путешествиям, и горячее сердце.

Мы долго болтали с Васькой, как всегда, и даже спать мне уже не хотелось. И, конечно же, мы доболтались! К четырем часам в холл вышел Савушкин. Улыбнулся своей улыбкой от уха и до уха и сказал:

— А я слышу, кто-то разговаривает... Маша, я посижу тоже?

Любой другой без разговоров бухнулся бы на диванчик рядом со мной ("А че, Ваське можно, а мне нет?"), но Савушкин — это Савушкин. Он ребенок особенный. Его все звали по фамилии, многие его имени и не знали даже, да и сам он, представляясь, называл только свою фамилию, без имени. Наверное, потому, что ему подошло бы единственное имя — Солнышко (вполне созвучное с Савушкиным), а у него, естественно, другое. Конечно же, он был соломенно-рыжий в крапинку, с ясными, широко открытыми и будто удивленными глазами. Савушкин улыбался всему, он не умел злиться он жил с ощущением радости и, кажется, совсем не умел злиться. И его любили за это.

Ну, как можно не любить Савушкина? Он носил мне охапки цветов из леса, он с радостной готовностью делал все, что ни попроси, он сочинял сказки и рисовал. Рисовал Савушкин замечательно и все подряд. Каждое дерево, каждого жучка, каждого человечка, каждый день. У меня этих рисунков накопилась целая папка. Васька — я видела — завидовал Савушкиному умению рисовать, но они все равно были приятелями.

Савушкин сел рядом со мной и стал тихо слушать, как я пересказываю "Собаку Баскервилей". Я искренне надеялась, что остальные 22 человека спят крепко-прекрепко и наши разговоры их не разбудят. Не тут-то было! С девчоночьей половины прискакала Катеринка.

— Ага, не спите! — сказала она, будто это она, а не я была вожатой. Села по другую сторону от меня, прижалась к моему плечу. Васька нахмурил тут же угольные брови. Катеринка показала ему язык и посмотрела на меня: мол, рассказывай, Маша, дальше. Вот бесенок!

Мне очень нравится Катеринка, девчонки ее обожают, мальчишки считают "своим парнем". Мальчишки собираются ночью огородничать, кого возьмут с собой? Катеринку. Хотят сбежать с сончаса на рыбалку, кто пойдет их отпрашивать у меня? Катеринка. У Семена не ладятся отношения с Мариной, кто их помирит? Катеринка. Алина плачет по ночам, скучает по дому, кто ее успокоит? Катеринка. Душа-ребенок!

Я продолжаю рассказывать (вернее, начинаю сначала) и жду, когда появится Дашенька, Катеринкина подружка. Маленькая, робкая и вся какая-то прозрачная. Прилепилась к шустрой Катеринке, а та и рада ее опекать. И Дашенька, конечно же, появляется. Закутанная в одеяло, сонная, маленькая. Я усаживаю ее рядом с собой, стараясь не смотреть на Ваську, и вздыхаю, представляя последующие полчаса. Я оказываюсь права: скоро половина отряда собирается в холле и не сводит с меня полусонных, но заинтересованных глаз.

За что я люблю свой отряд, так это за то, что они умеют сидеть тихо, когда это нужно. Тем более ночью, когда все нормальные дети должны спать. Тем более в холле, недалеко от вожатской, где спит мирным сном наша воспитательница.

Один Васька сердито проворчал:

— Ну, опять не дали с вожатой о серьезных вещах поговорить!

Но никто его не услышал, сидят присмиревшей стайкой, и не сводят с меня любопытных глаз. И как им спать не хочется? Кажется, я никогда не люблю их больше, чем в эти минуты.

В половине пятого я разгоняю всех спать. Я-то после дежурства могу до обеда отсыпаться, а их — бедняг — наш строгий физрук Олег поднимет в 8 часов и никаких гвоздей.

Поэтому как бы они ни умоляли, я разогнала их по кроватям, причем пришлось каждого укрыть получше и каждому пожелать доброй ночи.

Васька сунул мне в руку что-то теплое, плоское — и тут же отвернулся к стене. Я подоткнула ему одеяло и в спину пожелала приятных сновидений.

В холле рассмотрела Васькин подарок. Это была деревянная, грубо выточенная дудочка, нет, скорее свисток, с выжженной, видимо лупой и солнцем, надписью: "Я — Васька!"

Васька сам ее сделал: я как-то застала его за этой кропотливой работой. Он тут же спрятал все и набычился: не подходи. Я тогда обиделась (ну не обиделась, а так, кольнуло что-то: Васька почти все мне рассказывал). Понятно теперь, что у него за тайная работа была. Я дунула, из свистка вырвался стремительный, звонкий звук. Таким иногда бывает синий Васькин взгляд.

И тут же услышала, как с первого этажа несется Валерик, только что вернувшаяся со свидания.