Ястребов Матвей Никифорович

Тексты произведений

Ястребов, М. Н. Сказка о счастии / М. Н. Ястребов // Литература России. Южный Урал : хрестоматия. 5-9 класс / сост. Н. А. Капитонова, Т. Н. Крохалева; Т. В. Соловьева. — Челябинск : Взгляд, 2002. — С. 36-41.

Что делать я хочу? Хотите знать? Да, вот бы сказочку вам рассказать.

В последнее время мне удалось в Троицке слышать сказку, которая хотя и не отличается всеми вымыслами восточной фантазии, тем не менее замечательна своею оригинальностию.

Расскажу ее в немногих словах.

Жил-был какой-то царь — назовите его как угодно; у него была дочь, как все сказочные царевны, так умна и пригожа, что смертный не в состоянии о том ни рассказать, ни пером написать. Ни с того ни с сего, должно быть по воле Аллаха, она сделалась вдруг больна, да так, сердечная, больна, что не дай бог и простому народу, не только царскому роду... Царица, не видя ее спасения, бросилась в слезы, царь же с лекарями принялся за угрозы; а те немецкие шарлатаны, боясь за свои животы, разинули рты, повесили носы и не едали больше колбасы...

— Полцарства отдам, кто спасет от смерти дочь мою! — воскликнул однажды царь. — Кто бы он ни был, такой будет друг мой, отдам ему дочь мою в жены!

Говорят, от этих слов у царевны зарделись на щечках такие розы, каких не навевают и крещенские морозы.

Но царская речь осталась безответною; до плеч царедворцы головы склонили и потом вместе с лекарями решили, что скоро быть царевне в могиле. Как вдруг, словно из земли вырос, предстает пред светлые очи царя не особа богатыря, а так себе старичок, как сморчок, с бородою по колени, с руками по маховой сажени, и речь такую ведет:

— О царь-государь! Не гневись на мои простые слова. Не нужно мне ни сребра, ни злата, ни почестей царских, ни красавиц райских! А дочь твою еще можно спасти, коли рубашку от счастливого человека найти. Стоит только к сердцу царевны приложить, и царевна твоя долго-долго будет жить, тебе на восхищение, женихам на удивление!..

Старичка накормили, как князька напоили, по-царски наградили, с неохотою в путь-дорогу отпустили и тотчас же гонцов нарядили... Тысяча коней, один другого статней, понесли их во все концы света искать счастливого человека, какого не живало еще на земле от века! Едут они день, другой, семь недель без одной, а все нет как нет рубашки для царевны золотой... Кого бы ни встретили, с кем бы речей ни заводили, а все эти люди были чем-нибудь недовольны, про свои лишения, печали говорили. Спросят ли француза — у него голодно пузо или трещит голова, а у немцев она склонилась от бредней до коленцев... Нет, да и только!..

А где же найти счастливого, всем довольного человека? Где?.. Видно, опять в путь-дорогу придется отправляться, а без него уж лучше им к царю не являться!..

И вот они снова едут день-деньской, то по дороге столбовой, а где и проселком; едут все дале и дале, в приполюсные страны, где вечный холод и туманы, где много райских пташек в божиих лесах, еще больше красных девушек в царских городах, где народ живет в довольстве, торовато, ну, словом, счастливо, богато...

Вот и верста полосата, глядь не глядь — а дорога большая, а по дороге идет мужик за возом сена, в синем зипуне, в козловых сапогах, с песней на устах.

— Стой, любезный! Эй, остановись, погоди на два слова, — кричат ему скачущие гонцы.

Мужик обернулся, смотрит: не то чтобы дьявольское наваждение, а так себе, люди не люди подъезжают к нему; признаться, немного оторопел он.

— Постой, приятель! Куда ты?

— В город, батюшки... с сеном еду, кормильцы!

— Ладно... Ладно... Да не в том дело... Скажи-ка по чистой совести нам: счастлив ли ты?

— Я-то?

— Ну да... Только правду говори.

— Гм... — отвечал мужик, почесывая затылок, — счастлив ли я? Вот, бают, что сено-то в городе вздорожало... слышь, ты? Как продам его повыгоднее, разопью с кумом полштофа, ребятишкам куплю по прянику, да и домой порожняком... Вестимо, родные: как не быть — счастлив.

— Ты счастлив? Счастлив, говоришь, ты?

— А вам на что, господа честные?

— Счастлив! Он счастлив! — вскричали разом все царские гонцы. — Счастлив! Приятель, тебя-то нам и надо. Скорее сюда садись, едем с нами... Скорей поворачивайся! — и хвать его под мышки, силом на лошадь посадили, к седлу привязали и стремглав восвояси поскакали.

— Батюшки, родные мои! — вопит мужик. — Пустите, золотые мои! Дайте выправить паспорт! Застегают розгами без паспорту... Слышите ли, черти вы этакие? Паспорту нет у меня... Касатики посеребренные мои, пустите... 0—о—ох!

Напрасно! И не слушают его. Летят себе каленой стрелой; где проселком, где дорогой столбовой, не то чтобы выше лесу стоячего, ниже облака ходячего, а так — быстрей русской тройки, по полям, по долинам, с горки на кочку, без супони, без мочки.

Долго ли, скоро ли, — сказать не сумею, — только до дому они добрались, ко дворцу подкатили, мужика в палаты царские едва не на руках втащили.

С поклонами до земли одни придворные его встречали, а другие с зависти глазами пожирали...

Правда, оробел немного молодец наш, да все же не так как надо, и поднял глаза он на властителя града...

— Кто ты такой? — спросил его царь.

— Ерема, батюшка, Ерема...

— Правда ли, что ты счастливый человек?

— Воистину правда... Вот те святая Пятница правда... Счастлив как нельзя больше.

— Вот так молодец! — вскричал царь. — Подойди, обоймемся, счастливец!

Ерема оправился, взмахом головы отбросил назад свои длинные волосы, выпрямился, раскрыл рот и молча взглянул на царя, потом налево, и... тут у него в глазах зарябило...

На золотом троне из самоцветных камней в короне царевна сидела, на него глядела, — и так ему улыбнулась, что подумаешь, не с ума ли она рехнулась.

— Что же? Подойди, поцелуй руку царевны — будь ее спаситель! — говорит ласково царь.

Молодец наш почесал себе затылок, сделал гримасу, потом, как гвардеец на параде, промаршировал: раз, два, три — да так чмокнул, только не в ручку, а в губки царевну, что... Тут я ничего не скажу, не прибавлю, чтобы красавицы наши не закрылись шалью.

Ерему с торжеством на другую комнату повели, богатые одежды принесли; сам царь на радостях стал его раздевать, чтобы для исцеления дочери своей с него рубашку снять, как... глядь—поглядь... рубашки-то на счастливце и не оказалось!

Вот тебе и раз! Ай да Ерема, Ерема, лежать бы тебе на печке дома...

И пошел наш молодец как беспаспортный беглец домой! Тут и сказке конец! А в чьей голове она впервые родилась, о том весть до меня донеслась.

Добрым человеком она мне сообщена за чаркою вина.