главная • для школьников 5-9 классов • Дементьев А. И. | ||||
Дементьев Анатолий ивановичТексты произведенийДементьев, А. И. Десять тысяч шагов : рассказы / А. И. Дементьев. Челябинск: ЮУКИ, 1985. С. 4-10
РАССКАЗЫ У КОСТРА Птицы должны летать Воскресным зимним утром я встал пораньше и отправился на птичий базар купить пару кроликов. Базар этот особенный, не похожий на обычный. Располагается он чаще всего на пустыре, за городом, и не всегда в одном и том же месте. Приходят сюда, едва забрезжит рассвет, и лишь по воскресеньям. Чего только не увидишь на птичьем базаре! У одних клетки с певчими птицами, у других плетеные корзинки или легкие деревянные ящички с домашними голубями, третьи торгуют конопляным семенем, всяким зерном и прочим кормом. Здесь можно купить не только кролика, породистую собаку, сиамскую кошку, хомячка, ежа, но и заморских птиц и даже ....черепаху. Словом, выбор большой. Тут же продают разные клетки ловушки и садки. Но главное на птичьем базаре, конечно, птицы. Покупатели и продавцы больше всего люди пожилые и старики. Это заядлые голубятники и страстные птицеловы. Заглядывают сюда и молодые парни, не обходится и без вездесущих мальчишек. Как и на любом другом базаре, здесь тоже шумно, отовсюду несутся призывные выкрики, слышны острые шутки, смех, а порой и ругань. Давно уже поговаривают что пора закрыть птичьи базары, потому что отлов и торговля дикими пернатыми и четвероногими наносит природе заметный ущерб. На базар я попал в самый разгар торговли, которая шла бойко, озорно и даже как-то весело. Прошел раза два по рядам и, не найдя кроликов, задержался возле старика с белой слегка волнистой бородой. Одет он был в длинный залатанный тулуп, подшитые валенки и армейского образца старую шапку с опущенными ушами. Старик сидел на опрокинутом железном ведре, видимо, подобранном где-то здесь же. Перед ним высилась целая пирамида из поставленных одна на другую клеток с певчими птицами. Свой товар он привез издалека. Запряженная в сани лошадь покрылась куржаком. Птицелов держался с достоинством, разговаривал степенно, а на мальчишек почти не обращал внимания. Не торопясь, стал я разглядывать его товар. В клетках сидели печальные малиновогрудые снегири; серо-зеленые клесты, задумчиво посвистывая, цеплялись изогнутыми клювами за проволочные прутья, словно испытывая их. Красавцы-щеглы, скромные серенькие чечетки с розовыми грудками и зеленоватые чижи спокойно прыгали по жердочкам или копались в кормушке. Зато разных пород синицы большая, лазоревка, московка громко пищали, бились о прутья, пытаясь протиснуться между ними. Народу возле деда было хоть отбавляй. То и дело слышалось: Сколько стоит щегол? Вон тот, с лысинкой. Трешку, мельком взглянув на очередного покупателя и словно оценивая его, отвечал старый птицелов. Поет знаменито. Мне бы чечеток парочку... Рублевку за пару. Выбирай любых. Дедушка, а клесты тоже поют? Какой-то мальчуган, шмыгая покрасневшим носом, присел на корточки у клетки с редкими птицами. Поют. А ты подпевать им будешь, когда мать ремнем вытянет. Где деньги взял? Кыш отсюдова... Смех обступивших деда людей, невнятное бормотание обиженного покупателя, меткие реплики знатоков. А крылатые невольники в нарядном оперении бьются в тесных клетках, кричат на разные голоса, дерутся из-за корма... Мне подумалось: еще совсем недавно им принадлежал огромный мир поля, леса и рощи, а теперь он ограничен проволочными прутьями, и для многих, наверное, до конца их дней. Я вспомнил своего деда Ивана Дмитриевича, страстного любителя и большого знатока певчих птиц. Дед мой не покупал птиц. Он ловил их в лесу и на старом кладбище. Этой своеобразной охотой занимался увлеченно, отдавая ей все свободное время. Иван Дмитриевич сам мастерил клетки, и отличные, таких я больше нигде не видел. Они напоминали сказочные терема. Все комнаты в доме были увешаны клетками. В летнее время даже в саду и под навесом большого сарая в глубине двора тоже висели клетки. В тот памятный год мы с матерью приехали к деду гостить на все лето. Дедушка, сказал я на другой день после приезда, зачем ты птиц в клетках держишь? Разве тебе их не жалко? Не твоего ума дело, сердито ответил старик. Я бы всех птиц выпустил, а клетки выбросил! Наверное, из-за птиц я старался больше бывать в лесу. Если услышу пение зяблика или синицы, то обязательно остановлюсь: до чего же хорошо! И лес кажется светлее, приветливее, и день радостнее. А если, случалось, найду где-нибудь гнездо, затаюсь поблизости и тихонько смотрю, как возятся там голые крохотные птенцы. Прилетают к гнезду взрослые птицы с кормом, и малыши широко разевают желтые рты, вытягивают тонкие шеи. Видел я, как мухоловка или трясогузка хватают на лету мошек и мелких бабочек, как на самой верхушке ели заливается веселой песенкой лесной конек или висит над полем жаворонок, словно на невидимой нитке, и поет, поет свою песню... А как весело бывает, когда весной прилетают первые скворцы и обживают построенные для них домики. В клетках птицы совсем не такие. Нет в них ни той веселости, ни резвости, что на воле. Да и поют они совсем не так... Пойманных птиц дед подолгу держал в отдельных клетках, вслушивался в их пение и, если почему-то оно ему не нравилось, выпускал неугодивших пленников, сердито при этом говоря: Свистульки. Помнится такой случай. Иван Дмитриевич долгое время держал какого-то особенного щегла и не раз самодовольно говорил, потирая руки, что сделает из него знатного певца. Но пленник упорно молчал, а когда, наконец, запел, то даже я рассмеялся и сказал, подражая деду: Свистулька! Иван Дмитриевич, открыв клетку, бесцеремонно вытряхнул пернатого певца. Щегол вспорхнул на ветку ближайшего дерева, почистил смятые перышки, встряхнулся и вдруг... запел. Да как запел! Словно заиграла волшебная флейта, зазвенели серебряные струны маленькой арфы. Он щелкал, свистел, рассыпался дробью, как соловей. Иван Дмитриевич окаменел. С минуту он смотрел на щегла, потом в отчаянии схватился за голову, взлохматив редкие седые волосы. Внезапно повернулся ко мне и схватил за ухо: Из-за тебя, негодник! Из-за тебя! Боль заставила меня закричать громче деда. На глазах выступили слезы. Изловчившись, я укусил старика за палец, он отпустил мое покрасневшее ухо, и я помчался в глубину сада. Там просидел до вечера, не смея показаться деду на глаза. Слышал, как меня звали, искали по саду, но не отзывался, и только в сумерках покинул свое убежище. Мать, не на шутку встревоженная, встретила меня радостным возгласом, а дед он сидел на кухне и пил чай только погрозил пальцем. Иван Дмитриевич был добрый, хороший человек, и к тому же прекрасный шорник к нему приходили заказывать конскую сбрую не только городские, но и приезжали из ближних деревень. Однажды, увидев, как дед готовится к ловле птиц, я попросил его взять и меня. Уж очень хотелось посмотреть, как он это делает. Иван Дмитриевич прищурил левый глаз, склонил голову набок, сказал раздумчиво: Мал еще. Не подойдешь для такого дела. Но дня через три дед сказал: Пораньше ложись спать. Завтра подниму ни свет ни заря. Было темно, когда дед разбудил меня. Выпив по кружке молока, мы взяли сеть, моток шпагата, большую клетку-садок, другую маленькую, с чижиком, несколько мешочков с разным зерном, лопатку, топорик и вышли на улицу. Было тихо и прохладно. На темном еще небе сияли крупные звезды, а у самого горизонта уже обозначилась светлая полоска. Через час пришли на место ловли. В полумраке я с трудом разглядел небольшую поляну, окруженную кустарником и соснами, вперемежку с редкими березами. Иван Дмитриевич раскинул сеть над расчищенной от травы квадратной площадкой точкой, насыпал под нее конопляного семени, проса, овса, гороха и подсолнечных семечек. В середине площадки вбил колышек и привязал к нему короткой бечевкой чижа для приманки. Все это старый птицелов проделал быстро, молча, а затем поманил меня за собой в кусты. Теперь лежи и не дыши, седые лохматые брови деда сошлись над переносицей, иначе все дело испортишь. Мы лежали тихо. Пахло увядающими травами, грибами и сырой землей. Легкий ветерок чуть шевелил листву на деревьях. Стоило мне пошевелиться, как Иван Дмитриевич молча, но грозно косил в мою сторону. В лесу становилось светлее. Чижик прыгал по точку, посвистывал и время от времени что-то склевывал. С восходом солнца на поляну начали слетаться птицы. Зяблики, синицы, чижики, щеглы каких там только не было. Одни сразу же лезли под сеть к чижику, другие сначала садились в отдалении, приглядывались, а потом осторожно перелетали поближе. Дед взял в руку конец бечевки и весь напрягся. Вот-вот сеть накроет птиц, а что ждет их я хорошо знал. Нет, нет, этого допустить нельзя! Птицы должны жить на иоле, они должны летать. Я украдкой взглянул на Ивана Дмитриевича. Его жилистая рука слегка подрагивала. Одно движение и сеть упадет. Я приподнялся, приложил ладони ко рту рупором и закричал: Ого-го-го! Кыш, кыш! В ту лее секунду старик огрел меня звонкой оплеухой. Я вскочил и побежал через поляну, распугивая птиц, которые еще не улетели с точка. Так закончилась моя первая и последняя охота за пернатыми певцами. В тот день, несмотря на обиду, я чувствовал себя героем и решил освободить всех крылатых невольников. Всех до одного! Вечером, когда в доме наступила тишина, я вылез через окно в сад, открыл дверцы всех клеток... С тех пор прошло много лет. Ивана Дмитриевича давно нет в живых. Теперь-то я знаю, что, выпустив из клеток всех его пернатых солистов, сделал отнюдь не доброе дело. Они уже успели привыкнуть к клетке, ослабли, не могли самостоятельно добывать пищу, укрываться от врагов. Но тогда я этого не знал. Зато знал другое: птицы должны летать... |