Рассказы и повести

Ваторопина Нэлли Михайловна

Музыка

Долгие зимние вечера взрослые проводили в большой комнате за самоваром. Здесь готовились к занятиям, отмечали дни рождения, праздники, устраивали вечера поэзии, пели песни, придумывали розыгрыши, пили чай с душистым медом. Здесь же стояло чёрное блестящее пианино.

Вначале меня пытались отправлять спать. Но послушная, даже чересчур тихая, здесь я становилась неуправляемой — громко ревела, спорила, пряталась, выставляли — возвращалась. И всё же добилась своего — меня оставили в покое.

Взрослые — это мой дядя, директор, самый весёлый и задиристый, первый выдумщик и шутник, учителя старших классов и моя первая учительница — ленинградка. Я не помню её отчества, но имя у неё было необычное — Стефания.

В свои шестьдесят лет она была удивительно красива. Седая, подтянутая, всегда в чёрном, с белой шалью на плечах, она казалась мне существом из другого мира, особенно когда подходила к пианино. Гасили лампу, зажигали свечи. И начиналось чудо! Два язычка мерцающих свечей, как два таинственных огонька, манили, вели за собой в неведомые страны.

Почему-то она всегда начинала с романса «Чуть белеют левкои...» и негромко подпевала себе. Этот романс, видимо, был из той её далёкой-далёкой жизни. А потом были Чайковский, Глинка, Бородин, Огинский и даже Равель и ещё многое-многое другое.

Музыка уносила меня из этой комнаты в какую-то сказочную страну, где не было ни войны, ни горя, ни «похоронок». Где шли, взявшись за руки, мои живые красивые мама и отец. Я смеялась и плакала, грезила наяву, жила в этих звуках. Утром бежала в школу через сад. А музыка жила во мне всё время. Все думали, что моё будущее — это музыка. Но война на всём поставила точку. В апреле 1945-го года дядя ушёл добровольцем на фронт и не вернулся.

Стало не до музыки.